Сергей Беляев - Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]
— Это нам даром не пройдет. Когда-нибудь вы вспомните старого Реджи и убедитесь, что он был прав. Слишком много театров. В Африке дерутся, в Китае дерутся.
Из речи дядюшки можно было понять, что спорят о театрах военных действий.
— Если мы не хотим, чтобы драка началась в Эшуорфском заливе, то нашему премьеру следует переменить зонтик… Теперешний зонтик, с которым он отправляется в дипломатические путешествия, не производит впечатления за границей.
Косоглазый Том Бридж, разливавший, за стойкой виски по стаканчикам, прервал дядюшку:
— Отлично сказано. Но вчера два шахтера из Уэсли — как раз на том самом месте, где вы сидите, дружище, советовали переменить не зонтик, а премьера…
В зале харчевни раздался хохот завсегдатаев. Я засмеялся тоже. В этот момент Том Бридж увидал меня.
— Пожалуйте, джентльмен. Оглянись, Реджи. Твой племянник желает тебя видеть.
Дядюшка повернулся ко мне.
— Сэм!..
Мы крепко пожали друг другу руки. Завсегдатаи харчевни рассматривали меня. Я слышал, как один из них пробормотал, бесцеремонно кивая на меня:
— Любопытная получится история, если все окажется правдой… Вот бедняга…
Бридж вышел из-за стойки и приблизился ко мне.
— А ты, Сэм, стал таким красавчиком, что просто глазам не верится. Настоящий барин…
— Но это не мешает мне дружески поздороваться с вами, дорогой Бридж, — сказал я, протягивая руку хозяину харчевни.
— Хо-хо! — засмеялся хриплым басом Бридж, с размаху хлопая по моей ладони.
— Молодец у тебя племянник, Реджи. Он не забыл, как я однажды вытащил его из ямы, куда они забрались с сынишкой аптекаря. У, баловники?.. Ну, садись, рассказывай. Когда прибыл? А, с почтовым пакетботом? Всего час назад? Пэгги, большую рюмку померанцевой джентльмену!
Дядюшка Реджи взял меня под руку и обратился к Бриджу:
— Не торопись. Том. Дай парню прийти в себя. Кажется, он еще ничего не знает…
Все смолкли и посмотрели на меня так, что мне стало не по себе.
— Что случилось? — прошептал я, опускаясь на стул и готовясь услышать что-нибудь ужасное об отце.
Дядюшка сел за столик и махнул рукой, чтобы нас оставили в покое. Служанка Пэгги, приветливо оскалив желтые зубы, принесла на подносе рюмку настойки.
— Добрый день, Сэм.
— Добрый день, Пэгги.
— Выпей глоток, милый, — произнес дядюшка, прищуриваясь. — Это подкрепляет.
Когда дядюшка прищуривался, это означало, что он хочет сказать нечто важное.
— Да-говорите же, что случилось? — пробормотал я.
Мы сидели за столиком; Рюмка с темно-оранжевой настойкой стояла рядом с такой же рюмкой, наполовину отпитой. Это была дядюшкина порция. Померанцевую он заказывал только в дни великих событий в жизни Пинглей. И теперь рука дядюшки торжественно взялась за рюмку, но взгляд его выражал что-то похоронное.
— Мы все любим тебя, Сэм, — заговорил дядюшка. — Весь Эшуорф знает тебя. Очень часто мы с Томом вспоминали о тебе и говорили: «А ведь хорошо, черт возьми, что наш малыш Сэм учится в аристократическом колледже». Ну, пусть лорд Паклингтон чудак. Но он, кажется, не разорится, если поможет сыну своего письмоводителя.
Это была обычная манера дядюшки в серьезных разговорах начинать с лирических отступлений. Я чокнулся со стариком и отхлебнул из рюмки.
— Ближе к делу, дядя. Что случилось с отцом? Почему вы не встретили меня на пристани?
— Были причины, малыш, — ответил дядюшка, допивая свою рюмку. — Отец твой жив и здоров. Он в Олдмаунте.
— Знаю… Но телефон в замке не отвечает…
— Хм… Не отвечает? Значит, дело принимает серьезный оборот. Пока я ничего определенного не могу сказать, но…
Я быстро встал из-за стола. От меня что-то скрывали.
Я должен сам быть в Олдмаунте. Дядюшка вцепился в мою руку.
— Одну минуту!.. Какой ты нетерпеливый!.. Твое присутствие в замке вряд ли принесет существенную помощь… — Скажете ли вы мне, в чем дело?
— Право, я ничего не знаю. Погоди, вот вернется твой отец…
Но я, не слушая дядюшки, выбежал на улицу. Там за углом стоянка такси. Через двадцать минут я увижу отца и узнаю, в чем дело.
Вот знакомая мне аптека. Громадные шарообразные бутыли, наполненные разноцветными жидкостями, яркими радугами сияли на широких окнах под лучами эшуорфского солнца. Здесь же красовались вороха горчичников, средств против мозолей и зубной боли, патентованные плевательницы и еще кучи вещей, назначение которых, может быть, оставалось не совсем ясным даже для их изобретателей. На крайнем окне по-прежнему, как и в дни моего детства, под запыленным стеклянным колпаком лежала большая сушеная ящерица, предмет жгучего любопытства эшуорфских ребят.
Не замедляя шага, я взглянул на ящерицу. У нее старая облупившаяся кожа с желтыми полосками и один глазок по-прежнему широко раскрыт на мир, будто в испуге. Смутные воспоминания детства пронеслись в моей голове. Отец посылал меня сюда за лекарствами, когда болела мама…
Оступился и упал на тротуар я совершенно неожиданно. Вероятно, зацепился носком ботинка за выступ камня. Во всяком случае, когда я встал и носовым платком отряхивал пыль с костюма, голова у меня кружилась, правое ухо и висок горели, и старичок прохожий резонно заметил мне:
— Зайдите к Орфи, молодой человек. Вы изрядно поцарапались.
Старичок был так добр, что даже предупредительно раскрыл передо мною дверь аптеки.
Я вошел, совершенно оглушенный падением. Мистер Орфи, аптекарь, ровесник моего отца, стоял за прилавком и, полузакрыв глаза, осторожно чесался спиной о выступ шкафа, наполненного лекарствами. Судя по выражению лица Орфи, это доставляло ему удовольствие.
У окна за столиком сидел толстяк доктор Флит, развалившись так, что под ним не было видно никаких признаков табуретки и казалось, что наш эшуорфский эскулап чудесным образом покоится в воздухе, подобно величественному аэростату. Размахивая правой рукой, он что-то с азартом доказывал аптекарю:
— Совершенно недопустимо с точки зрения науки…
Но тут я переступил порог аптеки. Доктор Флит смолк, а Орфи приоткрыл один глаз.
— Это ты, Сэм?
Я показал на больное ухо. Аптекарь и доктор сразу поставили диагноз, не дав мне раскрыть рта.
— Ловко тебе заехали, Сэм, — проговорил аптекарь, переставая чесать спину и раскрывая другой глаз. — Как находите, доктор?
Доктор Флит снисходительно улыбнулся.
— Кровоподтек и царапины. Не так опасно, как безобразно.
Любопытство, видимо, мучило аптекаря. Он осведомился:
— Когда ты успел подраться, Сэм?
— Не спрашивайте его, Орфи. Все ясно, — отдуваясь, произнес доктор Флит и вытер шелковым лиловым платком свое багровое луноподобное лицо, окаймленное рыжими бачками.
